Порою жизнь как детектив - Страница 56

Потом и кукуруза кончилась, и наступил черед проса. Просо было хоть и симпатичное, но неинтересное… Светка ничуть не устала и подумала, что уже действительно подросла и может пройти хоть сто километров… она, когда совсем вырастет, станет, наверное, знаменитым путешественником, и будет открывать новые земли и страны!

…Шли долго… солнце поднялось высоко и палило ребячьи головы. Мишка, видя, что отряд подустал, объявил привал и дал всем напиться воды. Такая вкусная была вода! Светку так и подмывало спросить, когда же начнется горох, но она терпеливо молчала.

— Во-он там овраг, а за ним поле гороховое, — Мишка словно угадал ее вопрос. — Скоро уже.

Но овраг оказался совсем не близко, и брели они долго и уже не так быстро.

Зато так здорово было увидеть долгожданные высоченные кусты гороха! Они были гораздо выше, чем у Нинкиной бабушки. Со всех веток свисали плотные стручки, а кое-где еще виднелись нежные белые цветочки. А у Светкиной бабушки и вовсе гороха не было, она его почему-то не сажала. Наверное, не любила…

Каждый облюбовал себе куст гороха и примостился около него. Светка тоже принялась набивать свой мешочек, прихваченный из дома.

— Ложись! — вдруг раздался Мишкин окрик. — Объездной!

Светка не знала, кто это — объездной, но поняла, что это ничего хорошего. И поступила, как все — кинулась на землю.

Она лежала тихо, стараясь почти не дышать. Разогретая солнцем земля прильнула к щеке, а около глаз качалась зеленая ветка гороха с завитками… так они лежали целую вечность… Свете стало казаться, что она сейчас в окопе, а вокруг рвутся снаряды, и на нее движутся вражеские танки. Как в кино про войну. Сейчас она достанет гранату и подорвет танк…

Она вздрогнула — совсем недалеко раздалось лошадиное ржанье. Страшно! Не до шуток. Этот злющий объездной сейчас к ней свою лошадь направит и строго спросит: «Ты зачем колхозный горох воруешь?!» А у него, наверное, кнут есть… ужас…

И вдруг, как на настоящей войне, раздался оглушительный взрыв! Стемневшее было небо озарилось вспышкой молнии. И в тот же миг хлынул дождь. Он падал на Светку не отдельными каплями, а лил сплошным теплым потоком. Точно — как из ведра!

— Вставайте! Объездной ускакал! — раздалась Мишкина команда.

Ребятишки выскочили из-под своих зеленых убежищ. И как начали смеяться, указывая пальцами друг на друга. Все они были перепачканы черной землей и совершенно мокрые.

А видеть-то себя они не могли и смеялись друг над дружкой…

Обратно с трудом перебрались через овраг. Дождевые ручейки сбегали по краям оврага вниз и соединялись в бурливую речку. Вода в ней была прохладная и немножко мутная. Конечно, ручейки несли с собой все — и сухую траву, и кусочки земли, и легкие перышки, потерянные птичками…

…— Ох, окаянная! Иде ж ты была?! Я уж усе глаза проглядела… а мокрая-то какая…

— Бабушка, а разве тебя дедушка не предупредил?

— «Предупредил…» — бабушка в сердцах передразнила Свету. — Я ему уже усе сказала, что думаю…

— Бабушка, ну не сердись… горошку попробуй… дедушка, а у вас тут дождь с грозой был?

— Нет, Светочка, не было дождя.

Ну вот, Светка так и знала — там и солнце другое, и дождь…

И еще она решила обязательно стать врачом, когда вырастет. А не путешественником. Потому что тогда она сможет сделать дедушке операцию, и он снова будет все видеть, как раньше. И не будет наощупь считать горошинки в стручке в их со Светкой веселой игре…

Поныри

Потери

Отрывной календарь на стене показывал черную для Светки дату — 10 июля. Ровно год назад умер ее любимый дедушка, ее лучший в мире друг. Светка заплакала, вытерла слезы рукой, достала лист бумаги, ручку, села к столу. Надо про дедушку все написать, а то вдруг потом что-нибудь забудется.

Как он Лермонтова «Бородино» наизусть знал, и Евгения Онегина тоже. Света всегда удивлялась его памяти. И еще ей так нравилась дедушкина доброта. Сколько бы его бабушка ни ругала, а он все равно не обижался. А как он ее, Светку, любил! Кстати, никогда Светкой не называл, а только Светочкой. Всегда так радовался, когда она на каникулы приезжала. Только вот видел очень плохо, а последние два года вообще ничего не видел.

Скажет, бывало: «Ну, подойди, милюсенька, посмотрю, какая ты большая стала». А сам только руками и мог «смотреть».

По голове гладил и говорил: «А косы-то большие». Но Светка знала, что косы такие же, как и прошлым летом, не длиннее, просто он хотел ей, Светке, приятное сказать.

Она вспомнила, как всегда мчалась к дедушке, если чего натворит, и они вырабатывали план, как сделать так, чтобы бабушка не узнала. А если узнает — чтоб ругала меньше.

Еще Светке хотелось написать, что дедушка научил ее, где растут грибы и распознавать, какие хорошие и какие ядовитые. Особенно тяжело ей было отличить ложные обабки от настоящих. Наберет полную корзину, а потом они с дедушкой половину выкинут. Но он никогда ее не ругал, никогда!

Писать не получалось, потому что мешали слезы, и Светка даже буквы плохо различала.

…Сегодня они с бабушкой Сашей на кладбище ходили. Это далеко, у церкви. В другой деревне. Светка не любила кладбище и немножко боялась его. Ей все время казалось, что похороненные люди смотрят на нее из-под земли и как бы спрашивают: «Вот что ты хорошего сделала, пока мы тут лежим?» Мы-то, мол, уже ничего не можем сделать, а ты должна…

Ей хотелось думать, что все люди, то есть их души на небо улетают, и на кладбище никого нет… «Только телесные оболочки, — как папа говорит, — зарыты». Но все равно было не по себе.