Поезд, однако, набирал скорость. «Машинисты» — их было двое — весело болтали между собой и вообще не глядели на дорогу. Поэтесса пересела на сиденье со стороны горы, — так ей казалось безопаснее, вцепилась в поручни сиденья. Мимо с космической скоростью проносились кусты и деревья. Вагончики болтались из стороны в сторону, скрежетали на поворотах, и казалось — вот-вот соскочат с железного пути. Погибнуть в горах Корсики — это круто! Она оглядела остальных. Ее Бизнесмен, как ни в чем ни бывало, сидел на переднем сиденье и беспечно глядел вперед. Даже что-то напевал! Богатенькие Буратино были бледны и нервно чему-то смеялись. Ей же хотелось спрятаться под сиденьем, но стыд все же поборол страх…
Наконец, пытка кончилась. Поезд стал «снижаться» и весело мчался по дороге, никем не управляемый, потому что машинисты разгуливали по вагончику, разминая свои затекшие корсиканские ноги. Да… будет о чем вспомнить долгими зимними вечерами… железнодорожный серпантин!
Поэтесса, не сводящая глаз с окна, в ужасе вскочила. Прямо на их узкоколейке стояли две коровы! И вагончики мчались на них! Кругом не было ни души, и жилья никакого тоже не было. Коровы, видно, были дикие и свободные, — корсиканские. Поэтесса закричала, указывая на коров. Машинист в одном прыжке достиг своего «руля», затормозил и дал громкий гудок. Коровы, не особо торопясь, и совсем не испугавшись, сошли с рельс и продолжили есть траву…
Пассажиры выдохнули облегченно. Машинистам было очень весело…
Пересадочная станция представляла собой тоже беленькую будочку, только путей было три. Перебравшись в такой же двухвагонный поезд с табличкой «Кальви», наши герои продолжили путь. На сей раз поезд тащился медленно и лениво, хотя разогнаться было где — равнина.
Проползали малюсенькие станции, на которых выходили один-два пассажира. Их радостно встречал кто-нибудь, обнимая и забирая поклажу. Видимо, путешествие на поезде здесь было событием.
Ну, вот и Кальви. Пассажиры разбрелись по городу кто куда. Для нашей компании опять камнем преткновения было выяснить, где же порт. Их никто не понимал, а, может, не хотел понимать. Ведь корсиканцы не любят никого, и в том числе англичан, на языке которых Поэтесса и ее друзья задавали свои вопросы. Англичане тоже воевали здесь когда-то. А адмирал Нельсон, между прочим, здесь в сраженье потерял глаз. Да… а причем тут Нельсон?..
Решили идти на запад, где уже клонилось к закату солнце. Но моря так и не было видно, а значит, и порта тоже.
На красивенькой оживленной улице, усталые, присели в кафе. Чудесные плетеные кресла с мягкими сиденьями, цветы на всех столиках, замечательный капучино… на их вопрос про порт официант, к их удивлению, показал на огромную гору, возвышавшуюся впереди. Пошли туда почти без надежды.
И, о чудо! В горе были «ворота», а за воротами стоял красавец ферри!
Их радость, когда они подошли к ферри, сменилась нервным смехом. Во-первых, ферри уходил через пятнадцать минут, а во-вторых — это был последний сегодня кораблик на Ниццу! Поэтесса чувствовала себя муравьишкой, который все-таки успел в свой муравейник…
…Поэтесса вышла на палубу. Ее муж-Бизнесмен и два Богатеньких Буратино мирно посапывали в салоне, утомленные путешествием. Ей хотелось побыть наедине с морем. Она стояла, вглядываясь в темную даль, не освещенную никакими огоньками. Ветер сыпал мелкими солеными брызгами, освежая лицо.
В конце палубы в темноте она различила мужскую фигуру. Захотелось думать, что это Он. Вот она подойдет и увидит такой знакомый по картинам гордый профиль и устремленный в будущее взгляд. Ведь Он плывет покорять мир…
Но она не стала подходить…
Вдали показались огни Ниццы.
Поэтесса вошла в салон, взяла свой блокнотик, ручку и стала рифмовать.
Аяччо — карпачо…
Колька брел по безлюдной улице, поддавая носком облезлого ботинка сухие листья. Жрать хотелось ужасно! Дома ничего не было, кроме нескольких мелких картофелин да неизвестно откуда взявшегося лаврового листа. На крайняк можно и картошку сварить, но разве это еда для мужика? Нет, надо что-то думать.
В какую сторону думать, Колька знал — обчистить какой-нибудь дом. С этим, правда, теперь проблемы. Богатеи в своих красивых дачах сигнализаций понаставили, чуть что — через пять минут охрана приезжает, а у некоторых еще и с оружием. Но были еще и одинокие старухи в своих лачугах. Когда пенсия, припугнуть — отдадут, как миленькие. Но сейчас только начало месяца, до пятнадцатого еще далеко…
О! Ачегой-то Вальки-продавщицы собака здесь делает? Или просто похожа… да нет, ее кобель. А лежит у Надькиного дома привязанный. Злющий, гад. Колька остановился у забора. Собака зарычала на него и отвернулась.
Навстречу попался Степаныч, медленно передвигая заплетающимися больными ногами. В руке держал банку с пивом, прихлебывал из нее.
— Здорово, Степаныч.
— Угу…
— Как жизнь?
— Нормально… угу…
Степаныч явно не был расположен к разговору с Колькой. Но Колька давно к этому привык. Здесь, в поселке, никто особо с ним не разговаривал, все сторонились. Конечно, уголовник, две отсидки…
— Слушай, Степаныч, а что, Валька свою собаку продала что ли?
— Отдала… уезжает… угу…
— Куда? Адом?
— Продала… в Казахстан… угу…
— А что там, в Казахстане-то?
— Дочь… угу…
Степаныч побрел дальше.
План у Кольки созрел мгновенно. Теперь надо только братуху найти…
На душе у Валентины было тревожно. Все свои семьдесят три года она прожила в родном поселке, а вот теперь надо уезжать неведомо куда. Нет, она, конечно, знала — куда едет. Год назад в гостях у дочери с внучкой побывала, с правнучкой понянчилась. Там все ей вроде рады были, старались все самое хорошее показать, в горы возили… красиво там, Валентине понравилось. Но не родной поселок, где все знакомо и привычно. И деревьев у них мало…